Яндиев М. А.,

к. ю. н.

ПОЛИТИКО-ПРАВОВАЯ ПРИРОДА

СОЦИАЛЬНЫХ ИНСТИТУТОВ КАВКАЗСКИХ НАРОДОВ

на примере некоторых понятий

У каждого народа своя история, своя религия, свое прошлое-настоящее, своя философия, своя правда и, наконец, свое право.

Право, которое, может быть, когда-то было обычным правом, да и теперь и всегда в чем-то остается таковым.1 Есть ли у народа своя правда и свое право или у него есть и может быть только обычное право, зависит не от существующих политических или каких-либо иных реалий, а зависит от сознания народа, от того, чем обременены его представители, его научная интеллигенция, да и не только.

Прямо на глазах у современников ингуши взялись за выдавливание из общественного сознания многофункционального термина 1аьдал. Его уже и услышать практически невозможно, как, впрочем, уже и саму ингушскую речь, поскольку, как кажется, уже окончательно и бесповоротно, заменили его на заимствованный у исследователя эпохи Романовых термин, адат. Почему-то, несмотря на свою чуть ли полуторавековую историю оказавшийся востребованным только теперь, когда казалось, его реанимация ну никак невозможна.

Может быть дело в том, что власть советов приказала долго жить, а вместе с ней и термин, окончательно утвердившийся в общественном сознании как термин, обозначавший эту власть, когда-то им надававшую много обещаний, пытается кануть в лето? А как быть с тем фактом, что ингуши, при всем недобром отношении к себе этой власти, называли ее весьма поэтически - советий 1аьдал? А может быть, именно поэтому и не было такого современного крена: 1аьдал – адат? Ведь, если 1аьдал – адат, то получалось что советская власть - советский адат.

Нет, все не так. Далеко не так.

Дело в том, что термин 1аьдал имеет множество значений: власть, закон, право, уложение, установление, традиция.2

Но Федор Иванович Леонтович свел все к одному понятию – адат. Как бы не замечая, а то и вовсе игнорируя, другие, более очевидные, вещи. Впервые знак равенства между адат и 1аьдал поставил именно он, дав в примечании к адель пояснение адат.3 Между тем термин 1аьдал имеет широкую географию распространения. Например, в шведском языке Adel - дворянство, знать. Настоящая параллель особенно примечательна в свете двух таких шведских терминов как hov и gård, которые как по форме, так и по содержанию абсолютно идентичны ингушским терминам двор («ков») и ограда («карт»).4 А ведь знать (и не только шведская) изначально формируется при дворе, тесно связана с ним, в то время как двор должен иметь естественную ограду, то есть внешние его параметры четко очерчены. А без знати (шведск. «Adel») какая власть (инг. «1аьдал»), какая традиция (инг. «1аьдал»), какой закон (инг. «1аьдал»)?

То есть и закон, и власть, и традиция, как и многое другое, это то, что неразрывно связано с таким особенным слоем общества как знать или аристократия.

Если говорить об инг. 1аьдал, что бы он или кто-либо до или после него ни понимал под этим термином, не исключено, что Ф.И. Леонтович, будучи одним из лучших в стране знатоков права своего времени, так или иначе был знаком со шведским «Адель», почему и написал это слово именно так, хотя, в силу объективных причин, и не мог, наверное, дать его более широкое толкование.

Более того, представляется, что именно такая очевидная близость ингушского и шведского терминов стала причиной того, что ингушский 1аьдал, вот уже на протяжении полтораста лет пытаются превратить в адат. Если под термином 1аьдал понимать знать, а именно таково одно из его значений в ингушском языке, то от теории, согласно которой ингушское общество не знало сословного деления, ничего не остается, вернее, остаются рожки да ножки5. Хотя в современном ингушском понимании, имеющем, на

наш взгляд, весьма древние корни, сословность вещь исключительно иррациональная. Скорее всего, в ингушском случае дело не в отсутствии сословного деления, а в наличии запрета на особые привилегии тех или иных сословий.

Конечно, традиция такого рода кренов, 1аьдал – адат, это не ингушское изобретение и даже не кавказское. Оно гораздо шире даже общероссийского пространства.

Вот, например, возникает вопрос, кто надоумил французов называть весьма и весьма важное средоточие всех мыслимых и немыслимых для общества начал таким неразумным словом как parle «говорильня»?

Как может парламент быть говорильней?6

Парламент есть собрание мудрецов, в кавказском случае, собрание мудрых старцев, решающих общественно значимые проблемы. Оно не место отстаивания тех или иных интересов, каких бы то ни было людей и их групп, какими бы лозунгами или теориями они не кичились или не были обременены.

История вопроса, на наш взгляд, говорит о том, что современные парламенты, потеряв свое лицо, истинную сущность быть средоточием поиска истины, стали ареной баталий. Хочу особо подчеркнуть: сущность парламента – поиск истины, так необходимой для принятия правильного решения, для процветания страны, для его будущего.7 А кто и какие решения

принимает по завершении этого поиска суть не важно, оно далеко не самое главное. Поскольку противоречащего истине решения никто и принять не может.

То, что многие современные парламенты превратились в буквальном смысле в то, что именуется именно французским термином, не является ли следствием того, что кто-то, где-то, когда-то назвал этот важный орган таким этим нехорошим словом?

Обратимся к еще одной теме, имеющей сугубо отечественное происхождение и значение. Для этого мы поставим вопрос: зачем еще со школьной скамьи человеку вдалбливают в голову, что право голодного волка стоит выше права голодного ягненка? То есть не сила права господствует в обществе, а право силы.

И это концептуальная мысль школьной скамьи нашей страны.

И, конечно, не дедушка Крылов с его басней «Волк и ягненок» в этом виноват.

Вот уже десятки лет я тщетно пытаюсь довести до сознания хотя бы отдельно взятой группы людей, скажем, педагогов, преимущество гуманистического взгляда ингушского поэта Хаджибикара Муталиева (1910-1964) на ситуацию противостояния ягненка и волка. Ингушский мир не приемлет сам сюжет крыловской басни насилия сильного над слабым.8 Понимая это, поэт Муталиев повел своего бедного ягненка на поиски справедливости к волкодаву, и торжество справедливости не заставило себя ждать. Еще раз повторюсь, я давно говорю о прямой противоположности двух поэтических миров Крылова и Муталиева, пытаюсь это внушить хотя бы отдельно взятой группе, но мои усилия оказываются не более результативными усилий тех, кто пытался построить нечто светлое в отдельно взятой стране.

Приступив к завершающей стадии перевода романа Идриса Базоркина «Из тьмы веков» на ингушский язык, я неожиданно наткнулся на характерное название одного из горных массивов Сванетии - Далла-Кора. В контексте имени одной из героинь базоркинского романа, Дали, «Далла-Кора» приобрело совсем неожиданное звучание. Тем более, что не только «Дали – богиня охоты сванов» напомнила ингушский термин Бог («Даьла»), но и термин кора в «Далла-Кора» подталкивал к определенным

рассуждениям: у ингушей кор имеет то же значение, что и в обозначенном «Далла-Кора»: окно. В начале, я согласился было с распространенным в Сванетии поверьем, что «…когда сван идет на охоту, то Дали наблюдает за ним из этого окна».9 В свете неожиданно нахлынувших мыслей я даже не очень думал о широко известных названиях различных мест, с характерным «далла». Чего, например, стоит тот факт, что он есть в двух из четырех названий храмов на поверхности знаменитой Столовой горы (Маьт лоам): Святилище Бога Застолья («Шуна Даьла элгац»), согласно ингушским поверьям считавшегося Покровителем благородных женщин, и Святилище Бога Страны («Маьтар Даьла элгац»), почитавшегося как Трон Богов («Даьла 1арше»). Невольно игнорируя столь очевидные факты, я в своем творческом порыве пытался соединить базоркинскую красавицу помощницу жреца певицу солнцу («Малхааза») Дали и сванскую богиню Дали.

Этим дело быть может и завершилось, если бы не еще одно столь же неожиданное открытие.

В долине реки Ассы, недалеко от знаменитого Троеградия («Кхаькхаьле»), а это окрестности древнейшего Храма Божественного Ока (Тхьа Б1а Ерда), чуть ли не напротив не менее знаменитой Крепости Гаьги («Гаьге г1алаш») на горных высотах имеется место с названием Окно Анзора (Анзора Кор) или Анзорово Отверстие («Анзора 1ург» или «анзувра 1ург»).

Так называется некое пространство, простирающееся с севера на юг вдоль бурной реки Ассы по над горным хребтом, образуя условную линию А и Б. Как объясняют местные жители, когда на горизонте напротив этой линии появляется просвет, в скором времени наступает ясная погода. Такое объяснение позволяет понять смысл термина анзор – видящий горизонт. Ан – горизонт, и зор – видение, взор, то, что доступно взору. Иначе говоря, анзора кор – окно, из которого виден горизонт. Или, если говорить анзорово отверстие («анзора 1ург»), – отверстие, в котором появляется просвет. Окно – отверстие.

Таким образом, мы видим, что Далла-Кора в Сванетии и Анзора Кор в Ассинском ущелье некие природные объекты, имеющие общую функциональность. Совершенно очевидно, что обожествление одного (Даьла – бог), как и одушевление второго (Анзор – имя собственное, мужское) результат восприятия общественным сознанием конкретных природных явлений или объектов, служивших им для тех или иных целей. Конечно,

таких объектов в горах было довольно много, есть они и сейчас. И не обязательно на горных кручах или на каких-то иных высотах.

Настоящий же пример примечателен тем, что позволяет говорить о некоем единстве концептуальных основ восприятия различных объектов природы, возможно о единой лексической природе их названий. Хотя самое главное состоит в том, что суждения относительно явлений природы можно распространить на те или иные явления общества. В том числе, скажем, и на такое явление общественной жизни как право.

Почему здесь мы говорим именно о праве?

Все религии мира представляют из себя в первую очередь, правила. Основным или особенно важным компонентом любой из них, безусловно, следует считать такое явление как право, поскольку нормы ее адресованы как отдельному индивидууму, неопределенному кругу лиц, так и непосредственно организованной в некое единство массе.

А бог? Основной, основополагающий институт религии, главный ее атрибут, сущность и существо. Без него нет и не может быть религии.

Присутствие бога на земле и на конкретных его участках или представления людей об этом мы хорошо видим на примере не только приведенных, но и на примере массы им подобных понятий, явлений, имеющих широкое хождение и широкое распространение в горах. И не только кавказских.

Как бы то ни было, многие имеющие древние корни понятия, сохранившиеся в общественном сознании, встречающиеся в обыденной жизни, позволяют уверенно окунуться в атмосферу права вообще как общественного явления, говорить о политико-правовой природе многих социальных институтов кавказских народов.

Говоря подобное, мы можем водрузить теорию задружно-общинного характера политического быта древней Руси на почетное место и, оставив сомнения, вслед за В.И. Леонтович, уверенно заявить, что под вервью «Русская правда» разумела именно семейную общину. Для чего мы специально подчеркнем, что вервь или верфь10 – род (инг. ваьр) и племя (инг. фу).11

К сожалению, времена, наступление которых были предсказаны осетинским просветителем К. Хетагуровым, уже давно позади и говорить о прошлом «… туземцев Кавказа, доживших с незапамятных времен до XX столетия без своей собственной письменности…»12 не то что стало «совершенно невозможно», но весьма сложно.

Однако все это не повод опускать руки. Многое из прошлой действительности Кавказа можно познать, можно увидеть и узнать. Не последнюю роль в этом призваны играть книги, особенно такие из них, как роман И. Базоркина «Из тьмы веков», упомянутый выше. Для меня этот роман представляет особенный интерес в первую очередь как энциклопедия политико-правовой жизни ингушского народа, а то и всего горного Кавказа. Жизни суровой, со многими лишениями, но интересной своей естественностью, своей первозданной красой, и, главное, насыщенностью колоритным инструментарием, не попадавшим до сих пор в поле зрения исследователя кавказской старины.

В своей известной речи у надгробия павших сынов Эллады знаменитый древний оратор Перикл говорит, что не многие способны быть политиками, но все могут оценивать их деяния. Убежден, что не только те, кто может быть политиком, но и те, кто может оценивать их деяния, своим способностям обязаны исключительно знанию того или иного языка. Ибо в языке, «органически…» связанном «с духовным миром… народа»13, суть и соль всех понятий, в том числе и правовых. А что мы знаем о большинстве из них? Более ста лет назад в Санкт-Петербурге была издана уникальная книга Йозефа Колера «Шекспир с точки зрения права»14. А был ли какой-нибудь из многочисленных языков народов России объектом исследования подобно творчеству Шекспира. Спору нет, творчество Шекспира – особенное слово в мировой классической литературе. Однако многие живые языки того или иного народа представляют несомненный интерес для науки и должны быть объектом серьезного исследования юриспруденции. Представляется, что различные кавказские проекты, основанные на этой методологии, могли бы внести свою лепту в программы подготовки юристов не совсем еще признанной у нас в стране истории юриспруденции. Эта самостоятельная учебная дисциплина, отсутствие которой, как образно заметил еще два

десятилетия назад Томсинов В. А., позволяет сравнивать положение, складывающееся в сфере юридического образования, с ситуацией, когда будущие врачи не изучают методов лечения человеческого тела, способов поддержания здоровья, ограничиваясь вопросами его строения и эволюции15.

Пора, наконец, бросить кавказский взгляд на памятники права прошлых времен и народов, понять и усвоить их в контексте кавказского материала, обратить внимание на массу самых неожиданных характерных особенностей различных культур не только других российских народов, но и народов других стран и континентов, возможно имеющих какое-либо родство с прошлым кавказских народов, а то и вовсе кавказское происхождение. Думаю, что такие усилия исследователя придадут новое дыхание, все еще остающимся на задворках научной жизни дисциплин как юридическая лингвистика, юридическая антропология, сделает Кавказ объектом внимания представителей различных научных дисциплин, в первую очередь, гуманитарных.

Естественно, многое на Кавказе может стать предметом соответствующих исследований, а затем, при наличии доброй воли, стимулировать научные подходы строительства фундамента различных форм государственной и иной социальной власти.

Само обозначение такой цели может послужить серьезным фактором общей стабилизации в стране.

Муса Алхастович Яндиев,

кандидат юридических наук

Эту статью см.: "Системы власти и права автохтонных народов Кавказа Российской империи, Советов (XVIII-XX вв.): сравнительный анализ" Материалы VI Международной научно-практической конференции[size=14]